Работа и фриланс

Сегодня творческие профессии — одни из самых востребованных. И пока «заводы стоят», креативный класс испытывает на себе все преимущества и недостатки капиталистической экономики, а призрак «нового пролетариата» уже появляется в умах западных исследователей. «Теории и практики» поговорили с голландским социологом Паскалем Гиленом о его концепции Flat Wet World, главных характеристиках постфордистского общества, плохих сторонах работы на фрилансе и о том, как выжить во времена репрессивного либерализма.
— Что вы имеете в виду под термином «плоский влажный мир» (flat wet world)?

— Я использую эту метафору, особенно влажности, потому что апеллирую к настоящему моменту, в частности к экологии. Мы все знаем, что климат меняется, вода поднимается. Сейчас состояние мира можно описать как без пяти двенадцать: все знают, что нужно делать — об этом не только ООН рассказывает, многие институции делятся своими исследованиями — но никто ничего не делает. Это следствие репрессивного либерализма и агрессивного капитализма, больше и больше людей, особенно фрилансеров, чувствуют это. Я вижу, что многие хотят получить постоянную работу и готовы пожертвовать своей мнимой свободой. Творческий труд даже сейчас в большинстве случаев — дешевый и нестабильный, фрилансеры не имеют социального обеспечения, не могут себе позволить выражать собственное мнение, потому что им нужны заказы. Наступит момент, когда вода поднимется выше рта, и мы вынуждены будем найти остров, который будет выглядеть как сообщество, где станет возможным самоорганизоваться и создать новые формы работы и социального взаимодействия.

Пока господствует постфордистская экономика, главными характеристиками работы будут нефиксированный рабочий график, высокая мобильность людей и идей, гиперкоммуникация, гибкость и особая заинтересованность рынка в творчестве и успешности. Я не знаю, сколько мы продержимся: некоторые люди утонут, другие смогут организовать жизнь по-новому.

«Не имея постоянной работы вы лишаете себя возможности что-то оценивать»

Работники креативных индустрий не верят в то, что «Arbeit macht frei», а считают, что «freiheit macht arbeit», свобода дает труд. Все работают от проекта к проекту, перемещаются по миру, как бы следуя за деньгами, и нигде не задерживаются больше трех лет. Экономическая миграция — это как серфинг. С одной стороны, подобное устройство облегчает процесс реализации проектов, потому что все друг друга знают, но с другой, разрушает социальные связи — дружбу, соседство, семью в традиционном представлении. И делает мир плоским, потому что общий нетворкинг является проводником одних и тех же культурных трендов и идей.

— То есть вы хотите сказать, что целая армия людей, которые считают, что они работают тогда, когда хотят и где хотят, убеждают всех, что они свободны, на самом деле не свободны вовсе?

— Это и есть парадокс. Они думают, что свободны, но отсутствие постоянного контракта заставляет их работать больше. Все фрилансеры очень зависимы от других людей и в особенности от того, что называется нетворкингом — нужно быть все время на виду и со всеми знакомиться, ходить на вечеринки и открытия, чтобы найти новые проекты.

Как пример я часто привожу молодых девушек-дизайнеров в Лондоне — они проводят 40% своего времени в местах, где необходимо быть, чтобы их видели и замечали, что дает возможность получать работу. Если же они теряют эту возможность, особенно когда появляются дети, количество их заказов уменьшается. Конечно, сейчас женщины уже не так привязаны к дому, но все равно это сильное ограничение, потому что забота о детях и о муже, хоть это и клише, серьезно влияет работу в случае если женщина предпочитает работать на себя. Сюда же можно добавить болезни, творческий кризис, старость — от этого никто не защищен.

— То есть вы против фриланса?

— Не совсем, но я бы не назвал данный вид организации труда хорошим. Этот социальный статус в последнее время активно промоутируется частными компаниями и даже на государственном уровне. Почему? Все просто — это дешевле. Но вы никогда не можете доверять фрилансеру — у него временный контракт с краткосрочными обязательствами. Конечно, я могу договориться о выполнении какой-то работы, но я не могу положиться на него в долгосрочной перспективе, и даже сам фрилансер не может доверять самому себе, просто потому, что ему нужно зарабатывать деньги. И когда ему предлагают высокооплачиваемую работу, пусть и противоречащую его убеждениям, финансовая необходимость заставит его выполнить ее. В отсутствие крупного предприятия, гарантирующего стабильность, статус фрилансера куда более рискованный, чем у рабочих и корпоративных служащих организационной эпохи.

Важно отметить, что в Европе все больше школ приглашают профессоров не на постоянную работу, а прочитать какой-то курс. Это плохо для университетов, потому что у преподавателей больше нет ответственности за организацию учебного процесса в перспективе нескольких лет. Приглашенные профессора получают деньги только за те два часа, которые они ведут — остальное их не беспокоит. Это делает невозможным развитие образовательной системы в большую структуру с каким-либо видением будущего. В случае, если все будут фрилансерами, нас ждет что-то вроде полной анархии, не очень поддающейся управлению. Исключение составят те, кто обладает властью и деньгами, потому что они могут играть в пинг-понг этими людьми и манипулировать всей системой, потому что они знают, что фрилансерам нужны деньги.

Я иногда делаю работу на фрилансе, но у меня есть мой пожизненный контракт в университете в Бельгии — это меня всегда защищает, поэтому я могу выбирать, на что я соглашаюсь, а на что — нет. Я могу быть критично настроенным даже по отношению к своему университету, если они захотят меня уволить, у меня есть профсоюз, который меня защищает. В прошлом шли серьезные бои против такого рода бюрократии, чтобы люди не сидели всю жизнь на одном месте, ничего не делая, но это клише — сегодня это единственный вариант иметь возможность быть критично настроенным. Не имея постоянной работы вы лишаете себя возможности что-то оценивать.

— Существует ли какая-то система защиты людей, которые работают в креативной индустрии?

— Нет, и это большая проблема этой индустрии, ее серьезное отличие от автомобильной или химической промышленности. Творческие люди часто не имеют хорошей социальной базы, и я знаю, что для них «союз» или «профсоюз» — плохое слово, они не вступают в синдикаты. Многие художники против того, чтобы быть в профсоюзе или сомневаются в его необходимости.

Работодатели в креативной индустрии играют не с экономическим, а с символическим капиталом людей. Они предлагают интересную работу, но говорят, что не смогут платить много, и делают акцент на том, что данный артистический проект или журналистский текст поможет сделать ваше имя заметнее и получить другую работу, которая будет лучше оплачиваться. Креативный класс соглашается на эту работу, потому что у них есть ощущение будто они вкладывают в будущее. И все культурные индустрии, даже на самом высоком уровне, где, как нам кажется, люди хорошо зарабатывают, играют в эту игру. Это своего рода эксплуатация рабочих, но, конечно, немного в другом ключе, работодатели могут поступать так именно потому, что фрилансеры не любят синдикаты. Это также проблема профсоюзов, потому что они не могли ожидать таких условий работы в постфордистском обществе и не подготовились к ним.

В Бельгии одно время шла серьезная борьба за статус художников. Уровень социального страхования не был определен, потому что они все уверены в том, что их карьера уникальна и работа индивидуальна, а синдикаты не понимают, как объединить этих людей. Все больше специалистов в креативной индустрии, как и те, кто работает в образовании, как я, например, имеют контракт только на два или три года. Профсоюзы должны найти новую форму объединения этих людей, что важно, так как это борьба за базовый доход для всех.

«Капитализм нуждается в этом, потому что он все себе подчиняет — публичные пространства, школы, образовательные системы коммерциализируются, креативность ставится на службу рынку»

Этот фиксированный минимум необходим, потому что все фрилансеры работают по формуле «много денег и много проектов», но в какой-то момент интерес к тому, что они делают, может пропасть или они будут работать так много, что перегорят, а им нужно время, чтобы перезагрузиться, взять время на исследования и свое развитие, которые так важны для креативной работы. Процессы размышления и поиска идей — это моменты в карьере, когда творческий человек не зарабатывает деньги, и у него должна быть какая-то фундаментальная база. Пусть это будет условная цифра 800 евро в месяц, не обязательно так жить всегда, этого достаточно, чтобы переждать творческий кризис.

— Это означает, что креативному классу нужно государство и нужно правительство, которое бы ему покровительствовало. В таком случае, что не так с Флоридой, вы часто его критикуете в своих работах.

— Креативная сцена крайне привлекательна для внешних агентов, таких как руководители компаний и политики. Она не только стимулирует местную экономику и выводит город на мировой рынок, но еще — и это особенно важно — обнаруживает биополитическую этику, которая сегодня приносит экономическую прибыль. Проблема мне видится в том, как идеи Ричарда Флориды используются современными политиками: он гораздо более критично настроен по отношению к креативному классу, он говорит в своих работах о теневой стороне креативных индустрий, указывает на их проблемы. Только пассажи из его книг, тиражируемые политиками, вовсе не эти — власти надевают всем розовые очки и двигаются в другом направлении, чем Флорида советует.

Второй важный нюанс — это то, как Флорида говорит про креативные индустрии. Он исследует большие города, как Москва, Сидней, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, но не какой-нибудь Гронингем, где живет 250 тысяч человек, или Антверпен с 500 тысячами жителей. Креативные индустрии и их правила работают в метрополиях — Флорида не делал исследований маленьких городов, но в Нидерландах, например, в государственных документах таких крошечных городов как Гнерке (15 тысяч жителей) они цитируют Флориду, хотя там нет креативной индустрии как таковой. В современном мире есть несколько вариантов экономики, Флорида верит в то, что экономика работает правильно только в случае капитализма — в системе, работающей на аккумуляции, то есть накоплении. Следовательно, его исследования только для него и работают. Эта форма несет идею того, что нужно постоянно стимулировать покупки, стараться из мест, вещей и даже людей произвести стоимость. Самый близкий пример можно найти у Айн Рэнд, ее герои пытаются из любовных отношений сделать коммерческие отношения, все измерить в деньгах.

Капитализм нуждается в этом, потому что он все себе подчиняет — публичные пространства, школы, образовательные системы коммерциализируются, креативность ставится на службу рынку. Этой системе нужно постоянно расти, и это проблема капитализма — он постоянно захватывает новые места, области не только общественной, но и частной жизни. Так случилось и с креативностью. Творчество было одной из областей, которая еще 30 лет назад вовсе не являлась экономическим благом. Сегодня нам это представляется чем-то заложенным в системе — идеи стали коммерческим продуктом, но так не было во времена Форда — невообразимо было, что деньги можно зарабатывать разговаривая. Ричард Флорида — хороший пример. Вы знаете, сколько он спрашивает за лекцию?

— Нет.

— За свою речь он просит от 30 до 50 тысяч долларов. И это цена за то, чтобы присутствовать, говорить вещи, которые можно прочитать в его книгах или в интернете найти, но ему готовы платить за присутствие. Эта нематериальная вещь — быть видимым — ценится высоко, и это то, что делает капитализм — он старается схватить воздух и дать ему цену. Эта система промоутируется и Флоридой, и еще большим количеством людей на планете. Я готов ему противостоять, когда он говорит: «Вы должны капитализировать креативность в городе, и это хорошо». Я с этим не согласен, неплохо иметь креативность в городе, но она должна быть организована совсем по-другому. Сделать ее результаты общими, сделать их бесплатными, структурировать процесс так, чтобы заложить в основу городских структур принцип, когда люди делятся знаниями, строят экономику, основанную на дарении.

—Вы как раз это и реализуете в своей издательской деятельности?

— Это двойственно. Я получил 2800 евро за то, чтобы приехать в Москву и прочитать здесь лекции — тут работает система Флориды — мне заплатили за присутствие. Я получаю компенсацию за свое время, а организации стараются построить креативный коммунизм. Так как я не фрилансер, я могу использовать эти деньги, чтобы бесплатно отдать свои книги студентам. Мое издательство — совершенно коммерческая структура, издатель всегда старается перебороть мое желание бесплатно раздавать книги и строит процесс следующим образом: мы должны заработать определенную сумму денег, чтобы покрыть расходы и получить прибыль, а после этого я могу делать с тиражом что хочу — так я стараюсь перевернуть систему.

— Если попытаться спрогнозировать ближайшее будущее, то как мы будем работать?

— Можно даже не быть критиком Ричарда Флориды: он и сам это упоминал, что на Западе все одержимы идеей креативности, желанием делать что-то классное и творческое, заниматься нематериальным трудом. Правда такова, что нам по-прежнему нужны будут машины, фермеры, чтобы выращивать еду, кому-то нужно будет делать вещи, но это станет менее значимо. Производство материальных продуктов переносят в страны с низкими налогами и маленькими зарплатами рабочих. Постфордизм трансформирует труд и для этих людей: все фермеры должны стать биофермерами, все кофейни — кооперативами и так далее. Я считаю, что нужно быть креативным, чтобы иметь индивидуальность, каждый креативен в том, что он делает. Например, моя домработница очень творчески подходит к процессу уборки — она думает о том, как сделает работу, не только о чистоте, но и о времени, которое она на эту работу тратит, и всегда старается сделать ее лучше. Она очень гордится тем, что она делает, и тем, что она изобретает для улучшения этого, казалось бы простого процесса. Она нуждается в своей креативности, потому что именно это дает ей веру в то, что она личность и она формулирует себя — она не любит это, но предпочитает другое. Творчество дает людям различия между друг другом, помогает узнавать о себе и уважать себя. Нужно быть творческим, чтобы быть человеком. И это фундаментальная вещь, это не про большие полотна в музеях, а про индивидуальность.

В какой-то степени сегодня креативность тоже становится форматом, но масс-медиа, например, продолжают промоутировать образ «обычного человека». Это кто-то из нижней границы среднего класса, человек, который не любит искусство, не интеллектуал, неудачник, пьет пиво и смотрит футбол. Этот типаж есть во всех телевизионных программах, он использует терминологию «Интеллектуальный мусор, который я не понимаю. Что этот художник хотел сказать?». Это дает своего рода престиж среднему человеку. Под этот формат легко найти спонсоров, его просто транслировать — формулировать идеи и формировать образы. Без паранойи, но это очень функционально для политиков-популистов, когда люди так думают. Это прямой электорат, который легко за них проголосует, как только будет сформулировано близкое им сообщение, поэтому Берлускони так долго был у власти в Италии — он был против искусства. Я думаю, это также очень сильно служит новому либеральному мышлению: когда все имеют те же привычки и интересы, становится очень легко делать форматные продукты для них. Это средние люди, которым легко набить потребительскую корзину тем, что предприниматели хотят продать. Сложно делать продукты для элиты и для исключений, а для масс — легко.

«Будьте ленивыми и не выдавайте все свои мысли разом, во всяком случае, не продавайте их, а используйте по-другому — это стратегия, которой можно следовать»

— Находите ли вы, что в образовании происходит то же самое, оно становится рынком и продуктом массового потребления?

— Действительно, это то, что сейчас происходит в образовании — система все больше и больше ориентируется на среднестатистического студента. Мне нужно как профессору понимать, в каком ключе подавать информацию, чтобы большая часть студентов приходила на ваши лекции. Если они не будут приходить, то у меня не будет возможности читать этот курс. Когда я поступал в университет, то 70% студентов не переходили на второй курс, и это было нормально. В начале первого учебного года профессор приветствовал около 400 студентов на факультете социологии, и это был большой факультет, он нам сразу сказал, что на втором году из нас останется только 100–150 человек. Это было что-то вроде крысиных бегов, потому что нужно было учиться старательно, и это было по-настоящему сложно. Сейчас, когда я преподаю в этом же университете и когда приветствую студентов в первый день учебы, то говорю, что 20–30% не перейдут на второй курс. Если эта цифра будет больше, то руководство университета укорит меня в том, что я слишком строг к учащимся. В итоге я вынужден буду дать им большую оценку. Сегодня это так устроено — университеты должны поставлять больше студентов на рынок, чтобы зарабатывать, ведь платят за каждого студента. В этом отношении большинство преподавателей занимается коррупцией системы — они даже не идут по усредненной программе, а упрощают ее.

— Что поможет нам выжить в условиях репрессивного либерализма?

— Моя формула: от биосилы — к биополитике. Будьте ленивыми и не выдавайте все свои мысли разом, во всяком случае, не продавайте их, а используйте по-другому — это стратегия, которой можно следовать. Ответить на вопрос, когда мы дойдем до точки невозврата, я не могу, но точно знаю, что нам всем нужно замедлиться! Одна из причин финансового и экономического кризиса — мы очень продуктивны, мы сверхпродуктивны. Перепроизводство в Европе и Америке очень велико, и мы даже не отдаем эти продукты Африке, и это ужасно.

Less is more в этом случае. Нам стоит подумать о том, как сохранить себя, и мы должны стать ленивее, чем сейчас. Когда я говорю это, то имею в виду то, что нужно дать себе время для развития новых идей. Может быть, вы будете счастливы, что вам какое-то время ничего не нужно делать, это как воскресенье, которое повторяется каждый день, но потом вам станет скучно и вы станете делать что-то совершенно новое и интересное для вас самих. Медленное время — это единственное время, когда вы можете начать думать концептуально и выдавать новые идеи.

Источник

Читайте также:

Добавить комментарий